Телега жизни о какой телеге идет речь. Александр Пушкин — Телега жизни: Стих

Пушкин А.С.

Хоть тяжело подчас в ней бремя,

Телега на ходу легка;

Ямщик лихой, седое время,

Везет, не слезет с облучка.

С утра садимся мы в телегу;

Мы рады голову сломать

И, презирая лень и негу,

Кричим: пошел! . . . . . . .

Но в полдень нет уж той отваги;

Порастрясло нас: нам страшней

И косогоры и овраги:

Кричим: полегче, дуралей!

Катит по-прежнему телега;

Под вечер мы привыкли к ней

И дремля едем до ночлега,

А время гонит лошадей.

Во время южной ссылки Александр Пушкин почти все время пребывал в довольно мрачном расположении духа, мысленно проклиная не только собственную судьбу, но и людей, причастных к его изгнанию из Санкт-Петербурга. Именно в этот период в творчестве поэта появляются саркастические и даже издевательские нотки, автор пытается обобщить все происходящее и наделить неким философским смыслом.

Итогом таких попыток можно считать стихотворение «Телега жизни», которое было написано в 1823 году. Поэт в это время находился в Одессе и вынужден был служить в канцелярии генерал-губернатора Михаила Воронцова, выполняя мелкие и никому особо не нужные поручения. Согласно воспоминаниям очевидцев, последней каплей, которая переполнила чашу терпения поэта, стала поезда за город с целью выяснить, насколько сильно пострадали посевы пшеницы от полчища саранчи. Считается, что именно после этого случая Пушкин не только составил дерзкий отчет для своего начальника, но и написал стихотворение «Телега жизни», в котором излил всю свою желчь и язвительность.

Философское отношение к действительности, которую поэт был не в состоянии изменить, натолкнуло его на весьма удачный литературный образ. В результате Пушкин сравнил человеческую жизнь с телегой, которая «на ходу легка», хотя порой и вынуждена вести тяжелый груз. К нему автор причисляет мысли, чувства и поступки людей, которые, тем не менее, не в состоянии ускорить либо замедлить ход жизни-телеги. Повлиять на это можем лишь мы сами, когда «рады голову сломать» ради того, чтобы поскорее добраться к намеченной цели, какой бы призрачной и нелепой она ни казалась со стороны.

Юность Пушкин сравнивает с ранним утром, когда человек лишь садиться в телегу и несется на ней во всю прыть по ухабам и бездорожью, не считаясь со временем и собственными силами. Однако когда наступает полдень, который в трактовке автора символизирует зрелость разума и тела, «нам страшней и косогоры, и овраги». Это означает, что с годами человек не только приобретает некоторую мудрость, но и становится куда как более осторожным, понимая, что на извилистой дорожке даже в добротной и прочной телеге можно запросто свернуть себе шею.

Ну и, наконец, в жизни практически каждого человека наступает тот период, когда ему уже вообще никуда не хочется ехать. У Пушкина вечер символизирует старость, когда человек, проехавший огромный путь, уже настолько сроднился со своей жизнью-телегой, что уже попросту перестает замечать ее привлекательные стороны, радоваться и огорчаться, любить и страдать. На этом этапе все мы «дремля, едем до ночлега, а время гонит лошадей».

Таким образом, Пушкин сравнил человеческую жизнь с поездкой на скрипучей телеге, и это путешествие лишь вначале дает каждому из нас ощущение радости, вдохновляет на дерзкие поступки и заставляет не замечать препятствий. Однако с возрастом жизнь становится в тягость даже оптимистам, которые, не видя для себя более интересного пути, теряют к такой поездке всякий интерес и раздражаются каждый раз, когда попадают в ухабы.

Примечательно, что это стихотворение было опубликовано практически сразу же после того, как Пушкин вернулся из южной ссылки. Однако в журнале «Московский телеграф» вышла видоизмененная версия этого произведения, из которого Петр Вяземский убрал нецензурные выражения, к которым поэт любил прибегать в моменты крайнего раздражения. Пушкин же, отправляя рукопись Вяземскому, заранее предупредил, что тот может вносить правки по своему усмотрению, признавая тем самым, что «Телега жизни» была написана им под воздействием затяжной депрессии.

Хоть тяжело подчас в ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Везет, не слезет с облучка.

С утра садимся мы в телегу;
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошел! . . . .

Но в полдень нет уж той отваги;
Порастрясло нас; нам страшней
И косогоры и овраги;
Кричим: полегче, дуралей!

Катит по-прежнему телега;
Под вечер мы привыкли к ней
И, дремля, едем до ночлега -
А время гонит лошадей.

Дата создания: 1823 г.

Анализ стихотворения Пушкина «Телега жизни»

Во время южной ссылки Александр Пушкин почти все время пребывал в довольно мрачном расположении духа, мысленно проклиная не только собственную судьбу, но и людей, причастных к его изгнанию из Санкт-Петербурга. Именно в этот период в творчестве поэта появляются саркастические и даже издевательские нотки, автор пытается обобщить все происходящее и наделить неким философским смыслом.

Итогом таких попыток можно считать стихотворение «Телега жизни», которое было написано в 1823 году. Поэт в это время находился в Одессе и вынужден был служить в канцелярии генерал-губернатора Михаила Воронцова, выполняя мелкие и никому особо не нужные поручения. Согласно воспоминаниям очевидцев, последней каплей, которая переполнила чашу терпения поэта, стала поезда за город с целью выяснить, насколько сильно пострадали посевы пшеницы от полчища саранчи. Считается, что именно после этого случая Пушкин не только составил дерзкий отчет для своего начальника, но и написал стихотворение «Телега жизни», в котором излил всю свою желчь и язвительность.

Философское отношение к действительности, которую поэт был не в состоянии изменить, натолкнуло его на весьма удачный литературный образ. В результате Пушкин сравнил человеческую жизнь с телегой, которая «на ходу легка», хотя порой и вынуждена вести тяжелый груз. К нему автор причисляет мысли, чувства и поступки людей, которые, тем не менее, не в состоянии ускорить либо замедлить ход жизни-телеги. Повлиять на это можем лишь мы сами, когда «рады голову сломать» ради того, чтобы поскорее добраться к намеченной цели, какой бы призрачной и нелепой она ни казалась со стороны.

Юность Пушкин сравнивает с ранним утром, когда человек лишь садиться в телегу и несется на ней во всю прыть по ухабам и бездорожью, не считаясь со временем и собственными силами. Однако когда наступает полдень, который в трактовке автора символизирует зрелость разума и тела, «нам страшней и косогоры, и овраги». Это означает, что с годами человек не только приобретает некоторую мудрость, но и становится куда как более осторожным, понимая, что на извилистой дорожке даже в добротной и прочной телеге можно запросто свернуть себе шею.

Ну и, наконец, в жизни практически каждого человека наступает тот период, когда ему уже вообще никуда не хочется ехать. У Пушкина вечер символизирует старость, когда человек, проехавший огромный путь, уже настолько сроднился со своей жизнью-телегой, что уже попросту перестает замечать ее привлекательные стороны, радоваться и огорчаться, любить и страдать. На этом этапе все мы «дремля, едем до ночлега, а время гонит лошадей».

Таким образом, Пушкин сравнил человеческую жизнь с поездкой на скрипучей телеге, и это путешествие лишь вначале дает каждому из нас ощущение радости, вдохновляет на дерзкие поступки и заставляет не замечать препятствий. Однако с возрастом жизнь становится в тягость даже оптимистам, которые, не видя для себя более интересного пути, теряют к такой поездке всякий интерес и раздражаются каждый раз, когда попадают в ухабы.

Примечательно, что это стихотворение было опубликовано практически сразу же после того, как Пушкин вернулся из южной ссылки. Однако в журнале «Московский телеграф» вышла видоизмененная версия этого произведения, из которого Петр Вяземский убрал нецензурные выражения, к которым поэт любил прибегать в моменты крайнего раздражения. Пушкин же, отправляя рукопись Вяземскому, заранее предупредил, что тот может вносить правки по своему усмотрению, признавая тем самым, что «Телега жизни» была написана им под воздействием затяжной депрессии.

Философский анализ стихотворения «Телега жизни» Александр Пушкин

Хоть тяжело подчас в ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Везет, не слезет с облучка.

С утра садимся мы в телегу;
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошел! . . . . . . .

Но в полдень нет уж той отваги;
Порастрясло нас: нам страшней
И косогоры и овраги:
Кричим: полегче, дуралей!

Катит по-прежнему телега;
Под вечер мы привыкли к ней
И дремля едем до ночлега,
А время гонит лошадей.

Во время южной ссылки Александр Пушкин почти все время пребывал в довольно мрачном расположении духа, мысленно проклиная не только собственную судьбу, но и людей, причастных к его изгнанию из Санкт-Петербурга. Именно в этот период в творчестве поэта появляются саркастические и даже издевательские нотки, автор пытается обобщить все происходящее и наделить неким философским смыслом.

Итогом таких попыток можно считать стихотворение «Телега жизни», которое было написано в 1823 году.

Философское отношение к действительности, которую поэт был не в состоянии изменить, натолкнуло его на весьма удачный литературный образ. В результате Пушкин сравнил человеческую жизнь с телегой, которая «на ходу легка», хотя порой и вынуждена вести тяжелый груз. К нему автор причисляет мысли, чувства и поступки людей, которые, тем не менее, не в состоянии ускорить либо замедлить ход жизни-телеги. Повлиять на это можем лишь мы сами, когда «рады голову сломать» ради того, чтобы поскорее добраться к намеченной цели, какой бы призрачной и нелепой она ни казалась со стороны.

Юность Пушкин сравнивает с ранним утром, когда человек лишь садиться в телегу и несется на ней во всю прыть по ухабам и бездорожью, не считаясь со временем и собственными силами. Однако когда наступает полдень, который в трактовке автора символизирует зрелость разума и тела, «нам страшней и косогоры, и овраги». Это означает, что с годами человек не только приобретает некоторую мудрость, но и становится куда как более осторожным, понимая, что на извилистой дорожке даже в добротной и прочной телеге можно запросто свернуть себе шею.

Ну и, наконец, в жизни практически каждого человека наступает тот период, когда ему уже вообще никуда не хочется ехать. У Пушкина вечер символизирует старость, когда человек, проехавший огромный путь, уже настолько сроднился со своей жизнью-телегой, что уже попросту перестает замечать ее привлекательные стороны, радоваться и огорчаться, любить и страдать. На этом этапе все мы «дремля, едем до ночлега, а время гонит лошадей».

Таким образом, Пушкин сравнил человеческую жизнь с поездкой на скрипучей телеге, и это путешествие лишь вначале дает каждому из нас ощущение радости, вдохновляет на дерзкие поступки и заставляет не замечать препятствий. Однако с возрастом жизнь становится в тягость даже оптимистам, которые, не видя для себя более интересного пути, теряют к такой поездке всякий интерес и раздражаются каждый раз, когда попадают в ухабы.

Посвящаю статью Барбаре Полонской, которая в одной из дискуссий в Литературном салоне проявила интерес к «Телеге жизни». Это и стало стимулом моей работы.
А. Сапир

Но здесь уже дело (...) в свойствах того языка,
на котором когда-то написана и гениальная
пушкинская «Телега».

Анненский И. Ф. «О современном лиризме».

Вяземский и сам был одним из первооткрывателей
«дорожной» темы в русской поэзии. Ещё в 1818 г. Вяземский
создал стихотворение «Ухабы», где темы «пути» и «возничего»
приобретают расширительный, символический смысл,
подготавливая в какой-то мере поэтический материал
для гениальной пушкинской «Телеги жизни».

Г. М. Фридлендер. Поэтический диалог Пушкина с П. А. Вяземским.

29 ноября 1824 г., находясь уже в Михайловской ссылке, А. Пушкин пишет письмо П. Вяземскому. Высказывает своё мнение о литературных новинках, сообщает о планах издания некоторых произведений, упоминает и главу «Онегина», отданную брату для напечатания в Санкт-Петербурге. И в самом конце письма, уже написав дату, задает вопрос другу: «Знаешь ли ты мою Телегу жизни?»
Затем воспроизводит полностью текст стихотворения:

Телега на ходу легка:
Ямщик лихой, седое время,
Везёт, не слезет с облучка.

С утра садимся мы в телегу;
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: валяй* (...) мать!

И косогоры и овраги:
Кричим: полегче, дуралей!

Катит по-прежнему телега;
Под вечер мы привыкли к ней
И дремля, едем до ночлега –
А время гонит лошадей .
1823 г.

*В окончательной редакции вместо слова «валяй» употреблено слово «пошёл».

Итак, обратимся к тексту стихотворения «Телега жизни».
В построении стихотворения, как в лучших творениях поэта, «строгость и стройность» и лаконизм. 4 строфы, из которых первая – своеобразная экспозиция, каждая из остальных – один из периодов человеческой жизни, как остановки в пути.
Вчитаемся в первую строфу:

Хоть тяжело подчас в ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Везёт, не слезет с облучка.

Название «Телега жизни», в котором главное слово «телега», и экспозиция, которая, на первый взгляд, задаёт обстоятельства действия, – настраивают на то, что в стихотворении речь пойдёт о путешествии. Однако уже при чтении первой строфы обращаешь внимание на ключевые слова. Все они связаны с путешествием, и все, кроме прямого смысла, предполагают иной – метафорический. Словосочетание, ставшее названием стихотворения, звучит непривычно, нетрадиционно, и даже, согласимся с Д. Благим, вызывающе. Вместе с другими словами первой строфы, такими, как «бремя», «ямщик лихой – седое время», «везёт, не слезет с облучка», оно становится ключевым. Все эти слова лишь приблизительно могут быть объяснены содержанием первой строфы и раскрываются только в контексте всего стихотворения. Расшифровывая смысл слова «бремя», Д. Благой говорит о том, что оно намекает на тяжёлую поклажу, на значительный вес (физический) седока. Это действительно так, но этим его содержание не исчерпывается. Уже в первой строфе угадывается расширительный его смысл. Хотя бы потому, что оно и рифмующееся с ним слово «время» – пока немногие слова из высокой лексики, в то время, как другие тяготеют к лексике обыденной. Тот же казус и в названии: слово «телега», несомненно, из словаря обыденного и даже просторечного, но в сочетании со словом «жизнь» оно приобретает иной, пока загадочный для читателя смысл. Точно так же ведут себя и другие ключевые слова: «ямщик лихой» – кому непонятны эта фигура и это слово» Но оно становится «таинственным незнакомцем» в сочетании с приложением «седое время».
К расшифровке значений ключевых слов первой строфы мы вернёмся при разборе заключительного катрена.
Рассмотрим вторую строфу:

С утра садимся мы в телегу;
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошёл! …

Если первая строфа предупредила нас о том, что речь пойдёт о путешествии, во второй – оно уже предмет изображения. Утро жизни, как начало жизненного пути, рисуется полным жизненных сил, энергии преодоления («мы рады голову сломать, несмотря на лень и негу»). Появляется и образ седока – это дважды повторённое «мы». Все действия и переживания изображаются от лица не одного, а многих, рисуются как типические. У действующего лица угадывается характер – авантюрный и озорной. О последнем свидетельствует тот самый «русский титул», который Пушкин предлагал убрать в случае публикации стихотворения. Обилие глаголов и глагольных форм: садимся, кричим – в настоящем времени, передающем типичный, укоренённый характер действия. Глагольная форма – деепричастие (презирая) обладает тем же смыслом. Наконец глагол в форме повелительного наклонения (пошёл), глагольный фразеологизм (голову сломать) служат той же цели – передать нетерпеливый характер седока, стремящегося к преодолению встреченных на пути препятствий.
Отметим в этой строфе преобладание разговорной лексики, вплоть до обсценной. И это тоже по-своему характеризует седока – человека любого сословия, свыкшегося с путешествием как с образом жизни, притерпевшегося к лексике ямщиков, постоялых дворов, нетерпеливых постояльцев и т. п.
Переходим к третьей строфе:

Но в полдень нет уж той отваги;
Порастрясло нас; нам страшней
И косогоры, и овраги;
Кричим: полегче, дуралей!

Пожалуй, метаморфоза, произошедшая с седоком, заметнее всего в данной строфе, особенно, если сравнить её содержание с известным мифом. Середина пути (в том смысле, который у Данте во вступлении к «Божественной комедии»: «Земную жизнь пройдя до половины...»), полдень жизни рисуется не подъёмом, а угасанием жизненной энергии. И, быть может, сильнее всего это ощущается в строчке, в которой анафорически повторяется глагол «кричим»: «Кричим: полегче, дуралей!» Кажется, что тот же самый глагол утратил свою силу и пронзительность. И уже не ощущается никакого озорства в продолжении фразы – в обращении к извозчику: «Потише, дуралей!» Напротив, ощущается желание не спешить, притормозить слишком быстрый бег коней. По сравнению с множеством глаголов и глагольных форм предыдущей строфы в третьей, кроме названного, есть ещё глагол «порастрясло» (даже не «растрясло»), значение которого, усиленное ещё одной приставкой, сводится к следующему: «растрясти многое», «растрясти одно за другим» Кроме того, длительность и продолжительность действия переданы пиррихиями (или пеоном – четырёхсложным размером: три безударных, один ударный), то есть на уровне ритмической организации строки и строфы. И ещё одно замечание: нельзя не увидеть в этом слове деликатно выраженную перекличку с «Ухабом» Вяземского: ведь «порастрясти» может прежде всего на ухабах.
Предикаты «нет уж той отваги» и «нам страшней», во-первых, утратили конкретный субъект, стали безличными, а во-вторых, не содержат действия. Вот какова степень точности Пушкина в показе изменений, которым оказался подвержен «седок» на своём жизненном пути!
Последняя строфа подводит итоги жизненного пути седока и всего стихотворения:

Катит по-прежнему телега;
Под вечер мы привыкли к ней
И дремля едем до ночлега.
А время гонит лошадей.

Главный смысл данной строфы, её первых трёх строчек, – это показ силы привычки («Привычка свыше нам дана, замена счастию она», – скажет помудревший Пушкин устами одной из героинь в «Евгении Онегине». Но это будет позже!) Здесь же это настроение выражено не только глаголом «привыкли», но и другим словосочетанием – «катит по-прежнему». Привыкли настолько, что словно нет на пути ни косогоров, ни оврагов, а расстилается гладкий путь. Привыкли настолько, что «дремля едем до ночлега» – то есть до естественного жизненного конца. Привык герой («мы», седок), почти усыплён ровной дорогой. Не ждёт потрясений почти убаюканный читатель...
Тем более взрывной оказывается последняя строка всего стихотворения – «А время гонит лошадей». «Взрывной» – потому что слово «гонит» прочитывается как «противопоставленный привычке, обыденному ходу вещей», и потому, что, хоть строка и подготовлена всем ходом сюжета, совершенно по-новому, и в чём-то неожиданно, открывает суть его движения. Строка возвращает нас к началу стихотворения, заставляет перечесть его снова. Только так можно понять её взрывной характер, её композиционную роль в стихотворении, выстроенном как самое совершенное архитектурное сооружение.
Но – ещё несколько наблюдений.

Мы видели, как постепенно менялся седок – один из героев стихотворения. Это показано Пушкиным и составляет основу развивающейся фабулы. Но в стихотворении два героя. Для того чтобы понять, изменяется ли второй, сопоставим их. Они соотнесены напрямую в формулировках первой и последней строф. В первой – «лихой ямщик, седое время», в последней – просто Время (так и кажется, что заглавная буква в слове – не только дань поэтической традиции – начинать строку с неё). О времени в первой строфе сказано также: «Везёт, не слезет с облучка». В этой характеристике уже заложена та неумолимая сила, которая так мощно проявит себя в финале стихотворения.
На первый взгляд, кажется, что в срединных строфах образ времени находится не в кадре, а за ним, не проявляет своей нещадной сущности. Мы слышим даже, как седок командует ямщиком. Ведь он дважды «кричит», отдавая приказания. Но мы уже видели, что по мере движения и сила крика ослабевает, и не ямщик приноравливается к седоку, а седок всё более смиряется (привыкает) к движению времени, подчиняется ему. Именно Время меняет седока и, значит, «командует» им.
К Времени прежде всего относятся наши рассуждения о многозначности образов, о разных смыслах, заложенных в них и о взаимодействии их. Рассмотрим этот аспект.
Как уже говорилось, двойственность образа Времени задана уже первой строфой. Первое же упоминание о Времени, первый и мгновенный портрет его, пусть и без деталей, – «ямщик лихой». Детали дописывали сами читатели. Поставим себя на место этих читателей, вдумаемся в эти детали, иначе не понять, в чём заключается то, что Д. Благой назвал «вызовом».
Возможно, читатель вспомнил, что «ямская гоньба», «по плохим дорогам» – «характерная особенность именно российского способа передвижения». Возможно, ему, как самому Пушкину, «ямщицкое сословие» было любезно», и что оно, это сословие, занимало особое место среди прочих сословий. Так, специальным указом 1800-го г. предписывалось, чтобы ямщики были не моложе 18 и не старше 40 лет, «доброго поведения, трезвые и ни в чём не подозрительные с указанными паспортами и свидетельствами на утверждение о благонадёжности их поведения». (Все сведения почерпнуты из Онегинской энциклопедии, т. 2, статья «Ямщик»). У Пушкина Время не просто предстаёт в образе ямщика, а ямщика – «лихого». То есть поэт использует для его характеристики устойчивое выражение, тоже почерпнутое в практике живого разговорного языка. В такой характеристике время (со строчной буквы), уподобленное ямщику, – фигура, хорошо знакомая всем путешествующим. Несмотря на молодость Пушкина, хорошо знакомая и ему. В дальнейшем мы убедимся, что «мужик» – не случайный гость в стихотворении. Что такого рода «вызовов» (то есть присутствия народного сознания, народных традиций) достаточно в стихотворении. Но не забудем, что в этой же строфе, в этой же строчке Время предстаёт уже как бы написанным с прописной буквы, потому что приоткрывает свой грозный лик: это «седое время», которое «везёт, не слезет с облучка».
Возвратившись к первой строфе, прислушаемся снова к звучанию слова «бремя», вдумаемся в его второй – метафорический – смысл. Ведь это одно из тех слов, содержание которого раскрывается всем стихотворением. Весомость его звучания ощущается физически благодаря эпитету «тяжело» (грамматически «тяжело» – это сказуемое, но оно характеризует слово «бремя», то есть выступает и как эпитет). Тяжесть усиливается за счёт того, что эпитет оказался далеко от определяемого слова, и оттого, что он оказался разорванным двумя слогами – ямбическим и пиррихиевым (возможно первые четыре слога – три безударных и ударный – составляют пеон. В самом первом слоге ударение ослаблено настолько, что слог можно считать безударным). Всё сказанное позволяет утверждать, что тяжесть этого слова не случайна – она и придаёт метафорическое значение слова: речь идёт не столько о физической тяжести, сколько о бремени жизни . И об этом речь идёт уже в первой строфе, там, где амбивалентно расшифровывается понятие времени, где заметна изменчивость, игра смыслов.
С одной стороны, это то самое Время, которое «гонит лошадей», с другой – это ямщик, который, как и полагается ему, «не слезет с облучка». И на протяжении всего стихотворения та же двойственность, о которой мы уже говорили. Седок кричит на ямщика, будто он распоряжается собой и временем, а на самом деле подчиняется ему. Как ямщик, он «помещён» в просторечную языковую среду (обсценная лексика и обращение к нему «дуралей»), а между тем перед взором седока и перед нашим открывается долгая дорога жизни с неизбежным «ночлегом» в конце пути – величественная картина вечного движения. Как видим, «вызов» поэта не означает отказа от традиций, и в образе времени наряду с простонародными чертами мы ощущаем присутствие Хроноса. Бог и простолюдин в одном лице – вот истинное открытие Пушкина.
Обращает на себя внимание употребление эпитета «седой» по отношению к времени. Определение может относиться и к возрасту ямщика, хотя мы помним, что ямщики были не старше 40 лет, но этот возраст считался уже почтенным. Но есть в этом слове и другой оттенок (снова амбивалентность!). Согласно словарю, одно из значений слова «седой» расшифровывается, как «относящийся к далёкому прошлому, древний». Так, сквозь сиюминутное, в том числе человеческую жизнь, просвечивает вечность, а в движении «частного» времени ощущается Время – единое и вечное.
Для того чтобы понять образ Времени, каким он предстаёт в финале стихотворения, соберём воедино все характеристики его, как явные, так и косвенные на протяжении всего стихотворения. Прежде всего сопоставим определения первой и последней строф.
В первой строфе два определения выражены прилагательными – «лихой» и «седое». Не забудем, что первое из определений дано времени, которое представлено в роли хорошо всем знакомого ямщика. Одно-единственное определение, относящееся собственно к Времени, выражено прилагательным «седое», о чём говорилось выше. Все последующие определения выражены глаголами. Их мы и сопоставим.
В первой строфе это – «везёт, не слезет с облучка». Обратим внимание, что оба глагола характеризуют время в его обеих ипостасях. Они относятся к ямщику, давая ему «профессиональную» характеристику (исполняет свой долг прилежно, быть может, ревностно), и к Времени. В характеристике подчёркнуто то, что обозначается высоким словом «воление», и непреклонность.
В срединных строфах, где нет прямых характеристик, мы, тем не менее, видели, что Время воздействует на седока, меняет его, заставляет подчиниться.
В последней строфе «Время гонит лошадей». Слово это многозначное, но во всех значениях прослеживается нечто общее: заставлять двигаться, побуждать к движению, направлять движение, понуждать ...
Иными словами, в слове «гнать» мы ощущаем уже не воление как потенцию, а волеизъявление более сильное, чем у того, кого гонят, ощущаем непреклонность и беспощадность. Время предстаёт символом, олицетворяющим Судьбу или Рок, как они понимались в греческих трагедиях.
Упоминавшийся выше Н. Н. Скатов, давший свою трактовку стихотворения «Телега жизни», отказывает поэту в «лирическом переживании» конечности жизни, уходящего времени, смерти: Он пишет: «В откровенно и подчёркнуто аллегорической “Телеге жизни” ещё не было и не могло быть внутреннего драматизма, сам «полдень» выглядел скорее отдалённым прогнозом, чем переживаемым состоянием»; и далее он говорит, что в рассматриваемом нами стихотворении не было проблемы «жизнь – смерть».
Трудно согласиться с такими выводами.
Во-первых, потому, что в последней строфе есть слово «ночлег», которое прочитывается, как все ключевые слова, и в прямом и в переносном смысле. Если увидеть в стихотворении сюжет путешествия по ухабистым российским дорогам в телеге с ямщиком на облучке, тогда слово «ночлег» прочитывается как вожделенное отдохновение истомлённого дорогой седока. Если проследить движение аллегорического сюжета, тогда «ночлег» прочитывается как естественное завершение жизненного пути – как смерть.
Можно согласиться с тем, что в иных, более поздних, стихах Пушкина оппозиция жизнь – смерть ощущается более трагически, но крыло смерти несомненно коснулось стихотворения «Телега жизни».
Вот почему последняя строка прочитывается как осознание того факта, что Время всевластно, что жизнь конечна, как всякое путешествие, что человек, хочет он того или нет, подчиняется неумолимому ходу Времени.
Казалось бы, размышления не соответствуют возрасту автора. Но не забудем тех испытаний, которые выпали на его долю, ведь только ссылка, которая уже длилась четыре года, трижды меняла место проживания узника, и каждый раз не по воле его самого. Об остальном уже было сказано в своё время. Кроме того, особенностью творческого и жизненного пути Пушкина, как отмечают многие исследователи, была способность к смене настроений. Когда, следуя, казалось бы, потоку жизни, внезапно (а на самом деле закономерно) наступало резкое торможение, пауза. Когда, казалось бы, среди безоглядного веселья – резко наступала пора задумчивости или даже отчаяния.
Одной из таких пауз, когда нужно было осмыслить жизненный путь, и было время написания «Телеги жизни». Размышляя над проблемой «человек и время» применительно к своему и чужому опыту, Пушкин не мог не констатировать, что Время имеет мистическую власть над человеком. Оно «гонит лошадей», и телега жизни, в которой каждый смертный совершает свой жизненный путь, подвластна мчащему её времени, а не наоборот.

А теперь, как было обещано, рассмотрим место стихотворения «Телега жизни» среди более поздних произведений на эту или близкую тему самого Пушкина и его современников. Мы наблюдаем удивительную вещь: ни самому Пушкину, ни его современникам не удалось создать стихотворения, столь же глубокого и многомерного, с такой богатой палитрой и игрой смыслов. Скорее надо говорить, что каждая из тем «Телеги жизни» развита как самостоятельная, и в качестве таковой доведена до своего логического конца. Каждая тема обросла своими оттенками, но ни в одном философская мысль о столкновении человека и времени не звучит столь напряжённо. Смещается и фокус изображения – в сторону показа тягот дороги, особенно зимней.
Так, в стихотворении Пушкина «Зимняя дорога» (1826) тема дороги звучит элегически, она как бы освещена и «окольцована» светом луны. Первая строфа начинается так: «Сквозь волнистые туманы / Пробирается луна...» Завершающая звучит почти так же: «Отуманен лунный лик». Элегический характер чувств во время путешествия сопровождается, как рефреном, «однозвучным колокольчиком», который «утомительно гремит», и «долгими песнями ямщика», в которых слышится «родное»: «То разгулье удалое, / То сердечная тоска». Условно говоря, колокольчик этот «аукнется» в поздних стихотворениях Вяземского. Об этом замечательно сказал Г. М. Фридлендер в статье «Поэтический диалог Пушкина и П. А. Вяземского», которая цитировалась выше: «... Сам Вяземский позднее, на другом этапе развития, стремился освоить новые, несходные пути изображения русской зимы (вот как сместилась тема дороги – А. С.). (...) В цикле «Зимние карикатуры» (1828), а ещё позднее в таких стихотворениях, как «Дорожная дума», «Ещё тройка»(1834), (...) идёт вслед за Пушкиным – автором «Зимней дороги» (1826), где соединены темы русской зимы, дороги, тройки, смены «утомительного» и «однозвучного» звона колокольчика и ямщицкой песни, «удалого разгулья» и «сердечной тоски». (с. 168 – 169).
В стихотворении Пушкина «Дорожные жалобы» (1830) внимание сосредоточено на дорожных мытарствах, каждое из которых грозит герою смертью «Не в наследственной берлоге, / Не средь отческих могил», а

На каменьях под копытом,
На горе под колесом,
Иль во рву, водой размытом,
Под разобранным мостом.

Иль чума меня подцепит,
Иль мороз окостенит,
Иль мне в лоб шлагбаум влепит
Непроворный инвалид.

Иль в лесу под нож злодею
Попадуся в стороне,
Иль со скуки околею
Где-нибудь в карантине...

Но, несмотря на то, что многие мытарства грозят герою смертью, её приход не изображается, как трагическое противостояние жизни и смерти, человека и Времени. Во-первых, потому, что стихотворение сильно сдобрено иронией, снижающей накал страсти и снижающей самоё трагедию. Во-вторых, в самом стихотворение присутствует нечто, контрастирующее со смертью, – вожделенная цель всякого путешествия: домашний уют или на худой конец – тепло и сытость ресторана.
В стихотворении Вяземского «Русский Бог» (1828), написанном ещё до пушкинских «Дорожных жалоб», но после «Зимней дороги», мы снова встречаемся с дорожными тяготами, которые предстают здесь в самом концентрированном виде:

Бог метелей, бог ухабов,
Бог мучительных дорог,
Станций – тараканьих штабов,
Вот он, вот он, русский бог.

Все дорожные катаклизмы, мучающие путника, представлены как вечные и неизбежные – они освящены «русским богом».
Интересна перекличка тем и образов в уже разобранных стихах Пушкина и в стихотворении Е. Баратынского «Дорога жизни» (1825). Приведём его полностью:

В дорогу жизни снаряжая
Своих сынов, безумцев нас,
Снов золотых судьба благая
Даёт известный нам запас.

Нас быстро годы почтовые
С корчмы доводят до корчмы,
И снами теми роковые
Прогоны жизни платим мы.

Стихотворение написано в тот самый год, в самом начале которого опубликовано стихотворение Пушкина «Телега жизни». Нам кажется, что и название стихотворения дано по аналогии с пушкинским. Оно же представляется произведением, наиболее близким по духу пушкинскому. (Не случайно Пушкин так любил творчество своего младшего современника, отстаивая его талант в спорах с Вяземским).
У Баратынского, как и у Пушкина, совмещены планы – реальный и метафорический: жизнь представляется дорогой, по которой летят «годы почтовые» (замечательный образ!) от корчмы к корчме. Но, если у Пушкина человек в какой-то момент этого пути прозревает и едва ли не видит воочию Время и его неумолимый ход, то у Баратынского человек на жизненном пути расстаётся с иллюзиями, грёзами – «снами золотыми», которыми он щедро наделён в самом начале жизненного пути. Утратой снов оплачиваются «прогоны жизни», оплачиваются «темы роковые». Говоря о «золотых снах» «безумцев нас», Баратынский судит с высоты более зрелого возраста (если в лирическом герое видеть alter ego автора, то ему в этот момент 25 – 26 лет), а не с позиций человека, только «снаряжаемого в дорогу жизни». И какие же меланхолия и разочарованность звучат в его словах! Между тем, в «Телеге жизни», стихотворении несомненно более трагическом, нет ни разочарования, ни меланхолии. Есть прозрение, и есть мужество видеть реальность.
Стихотворение Баратынского замечательно чисто поэтическими средствами разрешения темы, философской насыщенностью тех же, что и у Пушкина, образов. Но нам более по душе концепция Пушкина и его позиция.
Итак, подведём некоторые итоги.

В 1823 году, кризисном для Пушкина, поскольку он расставался с юностью, переходя в иной возрастной период, расставался с иллюзиями, всё более обретая реальный взгляд на жизнь, поэт создаёт стихотворение «Телега жизни». Может, именно кризисным состоянием автора определяется столь острое восприятие проблемы «Человек и время», глубоко личностное её решение. Суровая философия жизни, её неотменяемые законы требовали столь же правдивых ответов прежде всего от самого лирического субъекта (таким в стихотворении выступает коллективное «мы). Но, поскольку сам жизненный путь олицетворяется в образе дороги и катящейся по ней телеги, то «мы» предстаёт ещё в образе «седока». Главным же открытием Пушкина является то, что в образе ямщика предстаёт само Время. Это оно движет телегу, раскатывает путь, меняет представления седока о жизни, «гонит лошадей» Хотел того Пушкин или нет, но он, получив в наследство от Вяземского «дорожную тему», отнёсся к наследству творчески. Переплетя в сюжете реальный и метафорический смысл, он не только обогатил наше представление об античном мифе или традиционном представлении о жизни-пути, он впервые уравнял в правах и две стихии языка – просторечье и высокую лексику. А это дало ему возможность дать представление обо всех слагаемых сюжета: жизни как пути и как путешествию в телеге, времени как ямщику и Времени как философской категории, лирическому субъекту как обобщающее «мы» и как «седоку» в двух планах, порой расходящихся, порой переплетающихся и нерасторжимых.
Личные переживания драматического переломного года, как всегда у Пушкина, переплавились в совершенные строки, в совершенную архитектонику и совершенные образы стихотворения. В совершенный образец философской лирики, без умствований и рассуждений, но в живых образах, которые будят мысль и чувства. И, как было прежде и будет всегда, стихотворение, воплотившее так много для самого Пушкина, стало для него самого целительным.

Ася Сапир

У произведения нет ни одного комментария, вы можете стать первым!

Хоть тяжело подчас в ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Везет, не слезет с облучка.

С утра садимся мы в телегу;
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошел! Еб*на мать!

Но в полдень нет уж той отваги;
Порастрясло нас; нам страшней
И косогоры и овраги;
Кричим: полегче, дуралей!

Катит по-прежнему телега;
Под вечер мы привыкли к ней
И, дремля, едем до ночлега —
А время гонит лошадей.

Анализ стихотворения «Телега жизни» Пушкина

Литературное творчество Пушкина затрагивает практически все стороны нашей жизни. Философская тематика, наблюдения о законах Вселенной, о месте в ней человека, является одной из самых обширных в произведениях поэта.

Стихотворение «Телега жизни» было написано в 1823 году, в период службы Александра Сергеевича в канцелярии одесского генерал-губернатора. Ежедневная рутина не добавляла ему хорошего настроения, вгоняла в депрессию и способствовала философскому подходу к восприятию реальности. О состоянии внутреннего мира поэта в этот период ярко говорит тот факт, что перед печатью этого стихотворения, по его же просьбе, из текста были изъяты некоторые нецензурные выражения, которые автор иногда позволял себе, находясь не в лучшем расположении духа.

С первых же строк стихотворения мы видим определенную долю пессимизма в символике: жизнь человека Пушкин сравнивает не с запряженной тройкой лошадей или роскошной каретой, а именно с телегой, где в роли неумолимого, несговорчивого времени выступает «лихой ямщик».

В «Телеге жизни» поэт очень метко описывает психологию всех этапов бытия человека. Утро, символизирующее юность, несет в себе радость и полноту жизни: «телега на ходу легка», и садимся мы в нее «презирая лень и негу». Далее следует период зрелости — полдень — в котором «нет уж той отваги». Накопленный опыт диктует необходимость трезвой оценки ситуации, решения становятся более обдуманными, подчиненными логике и ямщику мы кричим «полегче!». И, наконец, наступает вечер, время, когда человек настолько привыкает к своей телеге и уже пройденному пути, что особой радости от поездки не испытывает. Оптимистичный настрой отступает, а на смену ему приходит раздражение от частых попаданий в ухабы.

Последняя строка стихотворения символизирует неизбежный круговорот жизни. Законы времени неумолимы, люди рождаются, умирают, а на смену им приходят другие. И изменить что-либо в существующем порядке человеку не по силам. Все предусмотрено заранее.

Обобщенный характер предложений в стихотворении, с использованием личных местоимений 1-го лица во множественном числе, свидетельствует о том, что герой является самым обыкновенным человеком. Он не противопоставляет себя общей массе и, так же как все, подчиняется законам Вселенной.

«Телега жизни» относится к ранним философским произведениям Пушкина и, как и большинство его стихотворений, наполнена удивительным пониманием реальности и ее законов, присущей всему творчеству поэта любовью к жизни.