«Повесть о капитане Копейкине»: фольклорные источники и смысл. Значение «Повести о капитане Копейкине» в поэме Н

найдите повесть о Капитае Копейкине, краткое содержание!! и получил лучший ответ

Ответ от Вахит Шавалиев[гуру]
На первый взгляд, “Повесть о капитане Копейкине” ничем не связана с поэмой Н.В.Гоголя “Мертвые души”: нет переплетения сюжетных линий, отличная от поэмы стилистика, сказочная манера повествования. Но из истории написания поэмы нам известно, что Н.В. Гоголь отказывался публиковать “Мертвые души” без этой повести. Он придавал большое значение этой “малой поэме, вписанной в эпицентр большой”. Так в чем же заключается внутренняя связь повести с поэмой “Мертвые души”, повести трижды переписанной автором под давлением цензуры?
В “Повести о капитане Копейкине” рассказана драматическая история об инвалиде-герое Отечественной войны, прибывшем в Петербург за “монаршеской милостью”. Защищая родину, он потерял руку и ногу и лишился каких бы то ни было средств к существованию. Капитан Копейкин оказывается в столице, окруженной атмосферой враждебности человеку. Мы видим Петербург глазами героя: “Понатолкался было нанять квартиры, только всё кусается страшно…” “Один швейцар уже смотрит генералиссимусом… как откормленный жирный мопс какой-нибудь…” Капитан Копейкин добивается встречи с самим министром, и тот оказывается черствым, бездушным человеком. Копейкина призывают ждать и “наведываться на днях”. И вот, когда терпению героя приходит конец, он приходит еще раз в комиссию с просьбой решить его вопрос, на что высокий начальник вразумляет разбушевавшегося Копейкина: “Не было ещё примера, чтобы у нас в России, приносивший, относительно так сказать, услуги отечеству, был оставлен без призрения”. Вслед за этими совершенно пародийно звучащими словами следует наглый совет: “Ищите сами себе средств, старайтесь сами себе помочь”. Копейкин поднимает “бунт” в присутствии всей комиссии, всех начальников, и его высылают из Петербурга на место жительства.
Гоголь недаром доверяет рассказ о героическом капитане именно почтмейстеру. Самодовольно-благополучный почтмейстер с его косноязычной, величаво-патетической речью еще более оттеняет трагизм той истории, которую столь весело и витиевато он излагает. В сопоставлении образов почтмейстера и Копейкина предстают два социальных полюса старой России. Из уст почтмейстера мы узнаем, что Копейкин, едучи на фельдъегере, рассуждал: “Хорошо, говорит, вот ты, мол говоришь, чтобы я сам себе поискал средства и помог бы; хорошо, говорит, я, говорит, найду средства!”
Рассказывая о том, что слухи о капитане Копейкине, после того, как его выслали из Петербурга, канули в лету, почтмейстер затем добавляет важную многозначную фразу: “Но позвольте, господа, вот тут-то и начинается, можно сказать, завязка романа”. Министр, выслав Копейкина из столицы, думал – тем и делу конец. Но не тут то было! История только начинается. Копейкин еще покажет себя и заставит о себе говорить. Гоголь не мог в подцензурных условиях открыто рассказывать о похождениях своего героя в рязанских лесах, но фраза о завязке романа дает нам понять, что все рассказанное до сих пор о Копейкине – только начало, и самое главное еще впереди. Но идея возмездия в “Повести о капитане Копейкине” не сводится к мести за поруганную справедливость со стороны капитана, обратившего свой гнев на всё “казенное”.
Повесть о героическом защитнике Отечества, ставшем жертвой попранной справедливости, как бы венчает всю страшную картину поместно-чиновно-полицейской России, нарисованную в “Мертвых душах”. Воплощением произвола и несправедливости является не только губернская власть, но и столичная бюрократия, само правительство. Устами министра правительство отрекается от защитников Отечества, от подлинных патриотов, и, тем самым, оно разоблачает свою антинациональную сущность – вот мысль в произведении Гоголя.
“Повесть о капитане Копейкине” – это крик души Гоголя, это призыв к общечеловеческим ценностям, это суд над “мертвыми душами” помещиков, чиновников, высших властей, - над миром, полным равнодушия.
http://stavcur.ru/sochinenie_po_literature/441.htm

Ответ от Марина сафонова [новичек]
не не не

Ответ от Арина Катева [новичек]
Fashion

Ответ от Галина Ежова [новичек]
спасибо. Достойно. Слог замечательный. Завтра смогу использовать)

Редакция, разрешенная цензурой

"После кампании двенадцатого года, сударь ты мой, - так начал

почтмейстер, несмотря на то что в комнате сидел не один сударь, а целых

шестеро, - после кампании двенадцатого года, вместе с ранеными прислан был

и капитан Копейкин. Пролетная голова, привередлив, как черт, побывал и на

гауптвахтах и под арестом, всего отведал. Под Красным ли, или под

Лейпцигом, только, можете вообразить, ему оторвало руку и ногу. Ну, тогда

еще не успели сделать насчет раненых никаких, знаете, эдаких распоряжений;

этот какой-нибудь инвалидный капитал был уже заведен, можете представить

себе, в некотором роде после. Капитан Копейкин видит: нужно работать бы,

только рука-то у него, понимаете, левая. Наведался было домой к отцу, отец

говорит: "Мне нечем тебя кормить, я - можете представить себе, - сам едва

достаю хлеб". Вот мой капитан Копейкин решился отправиться, сударь мой, в

Петербург, чтобы хлопотать по начальству, не будет ли какого вспоможенья...

Как-то там, знаете, с обозами или фурами казенными, - словом, судырь мой,

дотащился он кое-как до Петербурга. Ну, можете представить себе: эдакой

какой-нибудь, то есть, капитан Копейкин и очутился вдруг в столице, которой

подобной, так сказать, нет в мире! Вдруг перед ним свет, относительно

сказать, некоторое поле жизни, сказочная Шехерезада, понимаете, эдакая.

Вдруг какой-нибудь эдакой, можете представить себе, Невский прешпект, или

там, знаете, какая-нибудь Гороховая, черт возьми, или там эдакая

какая-нибудь Литейная; там шпиц эдакой какой-нибудь в воздухе; мосты там

висят эдаким чертом, можете представить себе, без всякого, то есть,

прикосновения, - словом, Семирамида, судырь, да и полно! Понатолкался было

нанять квартиру, только все это кусается страшно: гардины, шторы,

чертовство такое, понимаете ковры - Персия, судырь мой, такая... словом,

относительно так сказать, ногой попираешь капиталы. Идем по улице, а уж нос

слышит, что пахнет тысячами; а умоет капитана Копейкина весь ассигнационный

банк, понимаете, из каких-нибудь десяти синюх да серебра мелочь. Ну,

деревни на это не купишь, то есть и купишь, может быть если приложишь тысяч

сорок, да сорок-то тысяч нужно занять у французского короля. Ну, как-то там

приютился в ревельском трактире за рубль в сутки; обед - щи, кусок битой

говядины... Видит: заживаться нечего. Расспросил, куда обратиться. Что ж,

куда обратиться? Говоря: высшего начальства нет теперь в столице, все это,

поли маете, в Париже, войска не возвращались, а есть, говорят временная

комиссия. Попробуйте, может быть, что-нибудь там могут. "Пойду в комиссию,

Говорит Копейкин, скажу: так и так, проливал, в некотором роде, кровь,

относительно сказать, жизнью жертвовал". Вот, судырь мой, вставши пораньше,

поскреб он себе левой рукой бороду, потому что платить цирюльнику - это

составит, в некотором роде, счет, натащил на себя мундиришка и на деревяшке

своей, можете вообразить, отправился в комиссию. Расспросил, где живет

начальник. Вон, говорят, дом на набережной: избенка, понимаете, мужичья:

стеклушки в окнах, можете себе представить, полуторасаженные зеркала,

марморы, лаки, судырь ты мой... словом, ума помраченье! Металлическая ручка

какая-нибудь у двери - конфорт первейшего свойства, так что прежде,

понимаете, нужно забежать в лавочку, да купить на грош мыла, да часа с два,

в некотором роде, тереть им руки, да уж после разве можно взяться за нее.

Один швейцар на крыльце, с булавой: графская эдакая физиогномия, батистовые

воротнички, как откормленный жирный мопс какой-нибудь... Копейкин мой

встащился кое-как с своей деревяшкой в приемную, прижался там в уголку

себе, чтобы не толкнуть локтем, можете себе представить какую-нибудь

Америку или Индию - раззолоченную, относительно сказать, фарфоровую вазу

эдакую. Ну, разумеется, что он настоялся там вдоволь, потому что при шел

еще в такое время, когда начальник, в некотором роде, едва поднялся с

постели и камердинер поднес ему какую-нибудь серебряную лоханку для разных,

понимаете, умываний эдаких. Ждет мой Копейкин часа четыре, как вот входит

дежурный чиновник, говорит: "Сейчас начальник выдет". А в комнате уж и

эполет и эксельбант, народу - как бобов на тарелке. Наконец, судырь мой,

выходит начальник. Ну... можете представить себе: начальник! в лице, так

сказать... ну, сообразно с званием, понимаете... с чином... такое и

выраженье, понимаете. Во всем столичный поведенц; подходит к одному, к

другому: "Зачем вы, зачем вы, что вам угодно, какое ваше дело?" Наконец,

судырь мой, к Копейкину. Копейкин: "Так и так, говорит, проливал кровь,

лишился, в некотором роде, руки и ноги, работать не могу, осмеливаюсь

просить, не будет ли какого вспомоществования, каких-нибудь эдаких

распоряжений насчет, относительно так сказать, вознаграждения, пенсиона,

что ли, понимаете". Начальник видит: человек на деревяшке и правый рукав

пустой пристегнут к мундиру. "Хорошо, говорит, понаведайтесь на днях!"

Копейкин мой в восторге: ну, думает, дело сделано. В духе, можете

вообразить, таком подпрыгивает по тротуару; зашел в Палкинский трактир

выпить рюмку водки, пообедал, судырь мой, в Лондоне, приказал себе подать

котлетку с каперсами, пулярку с разными финтерлеями, спросил бутылку вина,

ввечеру отправился в театр - одним словом, кутнул во всю лопатку, так

сказать. На тротуаре, видит, идет какая-то стройная англичанка, как лебедь,

можете себе представить, эдакой. Мой Копейкин - кровь-то, знаете,

разыгралась - побежал было за ней на своей деревяшке: трюх-трюх следом, -

"да пет, подумал, на время к черту волокитство, пусть после, когда получу

пенсион, теперь уж я что-то слишком расходился". А промотал он между тем,

прошу заметить, в один день чуть не половину денег! Дня через три-четыре

является оп, судырь ты мой, в комиссию, к начальнику. "Пришел, говорит,

узнать: так и так, по одержимым болезням и за ранами... проливал, в

некотором роде, кровь..." - и тому подобное, понимаете, в должностном

слоге. "А что, - говорит начальник, - прежде всего я должен вам сказать,

что по делу вашему без разрешения высшего начальства ничего не можем

сделать. Вы сами видите, какое теперь время. Военные действия, относительно

так сказать, еще не кончились совершенно. Обождите приезда господина

министра, потерпите. Тогда будьте уверены, - вы не будете оставлены. А если

вам нечем жить, так вот вам, говорит, сколько могу..." Ну и, понимаете, дал

ему, - конечно, немного, но с умеренностью стало бы протянуться до

дальнейших там разрешений. Но Копейкину моему не того хотелось. Он-то уже

думал, что вот ему завтра так и выдадут тысячный какой-нибудь эдакой куш:

на" тебе, голубчик, пей да веселись; а вместо того жди. А уж у него,

понимаете, в голове и англичанка, и суплеты, и котлеты всякие. Вот он совой

такой вышел с крыльца, как пудель, которого повар облил водой, - и хвост у

него между ног, и уши повисли. Жизнь-то петербургская его уже поразобрала,

кое-чего он уже и попробовал. А тут живи черт знает как, сластей,

понимаете, никаких. Ну, а человек-то свежий, живой, аппетит просто волчий.

Проходит мимо эдакого какого-нибудь ресторана: повар там, можете себе

представить, иностранец, француз эдакой с открытой физиогномией, белье на

нем голландское, фартук, белизною равный, в некотором роде, снегам,

работает фепзери какой-нибудь эдакой, котлетки с трюфелями, - словом,

рассупе-деликатес такой, что просто себя, то есть, съел бы от аппетита.

Пройдет ли мимо Милютинских лавок, там из окна выглядывает, в некотором

роде, семга эдакая, вишенки - по пяти рублей штучка, арбуз-громадище,

дилижанс эдакой, высунулся из окна и, так сказать, ищет дурака, который бы

заплатил сто рублей - словом, на всяком шагу соблазн, относительно так

сказать, слюнки текут, а он жди. Так представьте себе его положение тут, с

одной стороны, так сказать, семга и арбуз, а с другой стороны - ему

подносят горькое блюдо под названием "завтра". "Ну уж, думает, как они там

себе хотят, а я пойду, говорит, подыму всю комиссию, всех начальников

скажу: как хотите". И в самом деле: человек назойливый, наян эдакой,

толку-то, понимаете, в голове нет, а рыси много. Приходит он в комиссию:

"Ну что, говорят, зачем еще? ведь вам уж сказано".- "Да что, говорит, я не

могу, говорит, перебиваться кое-как. Мне нужно, говорит, съесть и котлетку,

бутылку французского вина, поразвлечь тоже себя, в театр, понимаете".- "Ну

уж, - говори начальник, - извините. На счет этот есть, так сказом в

некотором роде, терпение. Вам даны пока средства для прокормления, покамест

выдет резолюция, и, без мнения, вы будете вознаграждены, как следует: ибо

не было еще примера, чтобы у нас в России человек, приносивший,

относительно так сказать, услуги отечеству, был оставлен без призрения. Но

если вы хотите теперь же лакомить себя котлетками и в театр, понимаете, так

уж тут извините. В таком случае ищите сами себе средств, старайтесь сами

себе помочь". Но Копейкин мой, можете вообразить себе, и в ус не дует.

Слова-то ему эти как горох к стене. Шум поднял такой, всех распушил! всех

там этих секретарей, всех начал откалывать и гвоздить: да вм, говорит, то,

говорит! да вы, говорит, это, говорит! да вы, говорит, обязанностей своих

не знаете! да вы, говорит, законопродавцы, говорит! Всех отшлепал. Там

какой-то чиновник, понимаете, подвернулся из какого-то даже вовсе

постороннего ведомства - он, судырь мой, и его! Бунт поднял такой. Что

прикажешь делать с эдаким чертом? Начальник видит: нужно прибегнуть,

относительно так сказать, к мерам строгости. "Хорошо, говорит, если вы не

хотите довольствоваться тем, что дают вам, и ожидать спокойно, в некотором

роде, здесь в столице решенья вашей участи, так я вас препровожу на место

жительства. Позвать, говорит, фельдъегеря, препроводить его на место

жительства!" А фельдъегерь уже там, понимаете, за дверью и стоит:

трехаршинный мужичина какой-нибудь, ручища у него, можете вообразить, самой

натурой устроена для ямщиков, - словом, дантист эдакой... Вот его, раба

божия, в тележку да с фельдъегерем. Ну, Копейкин думает, по крайней мере не

нужно платить прогонов, спасибо и за то. Едет он, судырь мой, на

фельдъегере, да едучи на фельдъегере, в некотором роде, так сказать,

рассуждает сам себе: "Хорошо, говорит, вот ты, мол, говоришь, чтобы я сам

себе поискал средств и помог бы; хорошо, говорит, я, говорит, найду

средства!" Ну уж как там его доставили на место и куда именно привезли,

ничего этого не известно. Так, понимаете, и слухи о капитане Копейкине

канули в реку забвения, в какую-нибудь эдакую Лету, как называют поэты. Но

позвольте, господа, вот тут-то и начинается, можно сказать, нить завязки

романа. Итак, куда делся Копейкин, неизвестно; но не прошло, можете

представить себе, двух месяцев, как появилась в рязанских лесах шайка

разбойников, а атаман-то этой шайки был, сударь мой, не кто другой..."

Едва ли будет преувеличением сказать, что «Повесть о капитане Копейкине» представляет собой некую загадку внутри «Мертвых душ». Подспудно это ощущается всеми. Первое чувство, которое испытывает читатель, встречаясь с ней, это чувство недоумения: зачем понадобился Гоголю этот довольно пространный и, по всей видимости, никак не связанный с основным действием поэмы «анекдот», рассказанный незадачливым почтмейстером? Неужели только затем, чтобы показать всю нелепость предположения, что Чичиков есть «не кто другой, как капитан Копейкин»?

Обычно исследователи рассматривают Повесть как «вставную новеллу», нужную автору для обличения столичных властей, и объясняют ее включение в «Мертвые души» стремлением Гоголя расширить социальные и географические рамки поэмы, придать изображению «всей Руси» необходимую полноту. «...История о капитане Копейкине <...> внешне почти не связана с основной сюжетной линией поэмы, — пишет в своем комментарии С. О. Машинский. - Композиционно она выглядит вставной новеллой. <...> Повесть как бы венчает всю страшную картину поместно-чиновно-полицейской России, нарисованную в „Мертвых душах“. Воплощением произвола и несправедливости является не только губернская власть, но и столичная бюрократия, само правительство» . По мнению Ю. В. Манна, одна из художественных функций Повести - «перебивка „губернского“ плана петербургским, столичным, включение в сюжет поэмы высших столичных сфер русской жизни» .

Подобный взгляд на Повесть общепринят и традиционен. В трактовке Е. Н. Купреяновой представление о ней как об одной из «петербургских повестей» Гоголя доведено до своего логического конца. Повесть, полагает исследователь, «написана в качестве самостоятельного произведения и лишь потом была вставлена в „Мертвые души“» . Однако при таком «автономном» толковании остается невыясненным главный вопрос: какова художественная мотивировка включения Повести в поэму? К тому же «губернский» план «перебивается» в «Мертвых душах» столичным постоянно. Гоголю ничего не стоит сравнить глубокомысленное выражение на лице Манилова с выражением, которое можно встретить «разве только у какого-нибудь слишком умного министра», заметить мимоходом, что иной «государственный даже человек, а на деле выходит совершенная Коробочка», от Коробочки перейти к ее «сестре»-аристократке, а от дам города NN к петербургским дамам и т.д. и т.п.

Подчеркивая сатирический характер Повести, ее критическую направленность в адрес «верхов», исследователи обычно ссылаются на факт ее запрещения цензурой (этим, собственно говоря, она в значительной степени и обязана своей репутации остро обличительного произведения). Принято считать, что под давлением цензуры Гоголь вынужден был приглушить сатирические акценты Повести, ослабить ее политическую тенденцию и остроту - «выбросить весь генералитет», сделать менее привлекательным образ Копейкина и т.д. При этом можно встретить утверждение, что Петербургский цензурный комитет «потребовал внести существенные исправления» в Повесть. «По требованию цензуры, - пишет Е. С. Смирнова-Чикина, - образ героического офицера, бунтаря-разбойника заменился образом наглого буяна...» .

Дело, однако, обстояло не совсем так. Цензор А. В. Никитенко в письме от 1 апреля 1842 г. извещал Гоголя: «Совершенно невозможным к пропуску оказался эпизод Копейкина - ничья власть не могла защитить от его гибели, и вы сами, конечно, согласитесь, что мне тут нечего было делать» . В цензурном экземпляре рукописи текст Повести перечеркнут весь от начала до конца красными чернилами. Цензура запретила Повесть целиком, и требований переделать ее к автору никто не предъявлял.

Гоголь, как известно, придавал исключительное значение Повести и запрещение ее воспринял как непоправимый удар. «Выбросили у меня целый эпизод Копейкина, для меня очень нужный, более даже, нежели думают они (цензоры. - В. В.). Я решился не отдавать его никак», - сообщал он 9 апреля 1842 г. Н. Я. Прокоповичу. Из писем Гоголя явствует, что Повесть была важна ему вовсе не тем, чему при-давали значение петербургские цензоры. Писатель без колебаний идет на переделку всех предполагаемых «предосудительных» мест, могущих вызвать неудовольствие цензуры. Разъясняя в письме к А. В. Никитенко от 10 апреля 1842 г. необходимость Копейкина в поэме, Гоголь апеллирует к художническому чутью цензора. «...Признаюсь, уничтоженье Копейкина меня много смутило. Это одно из лучших мест. И я не в силах ничем залатать ту прореху, которая видна в моей поэме. Вы сами, одаренные эстетическим вкусом <...> можете видеть, что кусок этот необходим, не для связи событий, но для того, чтобы на миг отвлечь читателя, чтобы одно впечатление сменить другим, и кто в душе художник, тот поймет, что без него остается сильная прореха. Мне пришло на мысль: может быть, цензура устрашилась генералитета. Я переделал Копейкина, я выбросил все, даже министра, даже слово „превосходительство“. В Петербурге за отсутствием всех остается только одна временная комиссия. Характер Копейкина я вызначил сильнее, так что теперь ясно, что он сам причиной своих поступков, а не недостаток состраданья в других. Начальник комиссии даже поступает с ним очень хорошо. Словом, все теперь в таком виде, что никакая строгая цензура, по моему мнению, не может найти предосудительного в каком бы ни было отношении» (ХII, 54-55).

Стараясь выявить социально-политическое содержание Повести, исследователи усматривают в ней обличение всей государственной машины России вплоть до высших правительственных сфер и самого Царя. Не говоря уже о том, что такая идеологическая позиция просто была немыслима для Гоголя , Повесть упорно «сопротивляется» подобному истолкованию.

Как уже не раз отмечалось в литературе, гоголевский образ капитана Копейкина восходит к фольклорному источнику - народным разбойничьим песням о воре Копейкине . Интерес и любовь Гоголя к народному песнетворчеству общеизвестны. В эстетике писателя песни - один из трех источников самобытности русской поэзии, из которого должны черпать вдохновение русские поэты. В «Петербургских записках 1836 года», призывая к созданию русского национального театра, изображению характеров в их «национально вылившейся форме», Гоголь высказал суждение о творческом использовании народных традиций в опере и балете. «Руководствуясь тонкою разборчивостию, творец балета может брать из них (народных, национальных танцев. - В. В.) сколько хочет для определения характеров пляшущих своих героев. Само собою разумеется, что, схвативши в них первую стихию, он может развить ее и улететь несравненно выше своего оригинала, как музыкальный гений из простой, услышанной на улице песни создает целую поэму» (VIII, 185).

«Повесть о капитане Копейкине», в буквальном смысле слова вырастающая из песни, и явилась воплощением этой гоголевской мысли. Угадав в песне «стихию характера», писатель, говоря его же словами, «развивает ее и улетает несравненно выше своего оригинала». Приведем одну из песен цикла о разбойнике Копейкине.

Собирается вор Копейкин

На славном на устье Карастане.

Он со вечера, вор Копейкин, спать ложился,

Ко полуночи вор Копейкин подымался,

Он утренней росой умывался,

Тафтяным платком утирался,

На восточну сторонушку Богу молился.

«Вставайте, братцы полюбовны!

Нехорош-то мне, братцы, сон приснился:

Будто я, добрый молодец, хожу по край морю,

Я правою ногою оступился,

За кропкое дерево, за крушину.

Не ты ли меня, крушинушка, сокрушила:

Сушит да крушит добра молодца печаль-горе!

Вы кидайтеся-бросайтися, братцы, в легки лодки,

Гребите, ребятушки, не робейте,

Под те ли же под горы, под Змеины!»

Не лютая тут змеюшка прошипела,

Сюжет разбойничьей песни о Копейкине записан в нескольких вариантах. Как это обычно и бывает в народном творчестве, все известные образцы помогают уяснить общий характер произведения. Центральный мотив этого песенного цикла - вещий сон атамана Копейкина. Вот еще один из вариантов этого сна, предвещающего гибель герою.

Будто я ходил по конец синего моря;

Как сине море все всколыхалося,

Со желтым песком все сомешалося;

Я левой ноженькой оступился,

За кропкое деревце рукой ухватился,

За кропкое деревце, за крушину,

За самую за вершину:

У крушинушки вершинушка отломилась,

Атаман разбойников Копейкин, каким он изображен в народной песенной традиции, «ногою оступился, рукою за кропкое деревце ухватился». Эта окрашенная в трагические тона символическая подробность и является главной отличительной чертой данного фольклорного образа.

Поэтическую символику песни Гоголь использует в описании внешнего облика своего героя: «ему оторвало руку и ногу». Создавая портрет капитана Копейкина, писатель приводит только эту подробность, связывающую персонажа поэмы с его фольклорным прототипом. Следует также подчеркнуть, что в народном творчестве оторвать кому-нибудь руку и ногу почитается за «шутку» или «баловство». Гоголевский Копейкин вовсе не вызывает к себе жалостливого отношения. Это лицо отнюдь не страдательное, не пассивное. Капитан Копейкин - прежде всего удалой разбойник. В 1834 г. в статье «Взгляд на составление Малороссии» Гоголь писал об отчаянных запорожских казаках, «которым нечего было терять, которым жизнь - копейка, которых буйная воля не могла терпеть законов и власти <...> Это общество сохраняло все те черты, которыми рисуют шайку разбойников...» (VIII, 46–48).

Созданная по законам сказовой поэтики (ориентация на живой разговорный язык, прямое обращение к слушателям, использование простонародных выражений и повествовательных приемов), гоголевская Повесть требует и соответствующего прочтения. Ее сказовая форма отчетливо проявляется и в слиянии народнопоэтического, фольклорного начала с реально-событийным, конкретно-историческим. Народная молва о разбойнике Копейкине, уходящая в глубь народной поэзии, не менее важна для понимания эстетической природы Повести, чем хронологическая закрепленность образа за определенной эпохой - кампанией 1812 года.

В изложении почтмейстера история капитана Копейкина менее всего есть пересказ реального происшествия. Действительность здесь преломлена через сознание героя-рассказчика, воплощающего, по Гоголю, особенности народного, национального мышления. Исторические события, имеющие государственное, общенациональное значение, всегда порождали в народе всевозможные устные рассказы и предания. При этом особенно активно творчески переосмыслялись и приспосабливались к новым историческим условиям традиционные эпические образы.

Итак, обратимся к содержанию Повести. Рассказ почтмейстера о капитане Копейкине прерывается словами полицеймейстера: «Только позволь, Иван Андреевич, ведь капитан Копейкин, ты сам сказал, без руки и ноги, а у Чичикова...» На это резонное замечание почтмейстер «хлопнул со всего размаха рукой по своему лбу, назвавши себя публично при всех телятиной. Он не мог понять, как подобное обстоятельство не пришло ему в самом начале рассказа, и сознался, что совершенно справедлива поговорка: русский человек задним умом крепок» (VI, 205).

«Коренной русской добродетелью» - задним, «спохватным» , покаянным умом в избытке наделены и другие персонажи поэмы, но прежде всего сам Павел Иванович Чичиков. К этой пословице у Гоголя было свое, особое отношение. Обычно она употребляется в значении «спохватился, да поздно» и крепость задним умом расценивается как порок или недостаток. В Толковом словаре В. Даля находим: «Русак задом (задним умом) крепок»; «Умен, да задом»; «Задним умом догадлив». В его же «Пословицах Русского народа» читаем: «Всяк умен: кто сперва, кто опосля»; «Задним умом дела не поправишь»; «Кабы мне тот разум наперед, что приходит опосля». Но Гоголю было известно и другое толкование этой поговорки. Так, известный собиратель русского фольклора первой половины ХIХ века И. М. Снегирев усматривал в ней выражение свойственного русскому народу склада ума: «Что Русский и после ошибки может спохватиться и образумиться, о том говорит его же пословица: „Русский задним умом крепок“» ; «Так в собственно Русских пословицах выражается свойственный народу склад ума, способ суждения, особенность воззрения <...> Коренную их основу составляет многовековой, наследственный опыт, этот задний ум, которым крепок Русский...» .

Гоголь проявлял неизменный интерес к сочинениям Снегирева, которые помогали ему глубже понять сущность народного духа. Например, в статье «В чем же наконец существо русской поэзии...» - этом своеобразном эстетическом манифесте Гоголя - народность Крылова объясняется особым национально-самобытным складом ума великого баснописца. В басне, пишет Гоголь, Крылов «умел сделаться народным поэтом. Это наша крепкая русская голова, тот самый ум, который сродни уму наших пословиц, тот самый ум, которым крепок русский человек, ум выводов, так называемый задний ум» (VI, 392).

Статья Гоголя о русской поэзии была необходима ему, как он сам признавался в письме к П. А. Плетневу 1846 года, «в объясненье элементов русского человека». В размышлениях Гоголя о судьбах родного народа, его настоящем и историческом будущем, «задний ум или ум окончательных выводов, которым преимущественно наделен перед другими русский человек», является тем коренным «свойством русской природы», которое и отличает русских от других народов. С этим свойством национального ума, который сродни уму народных пословиц, «умевших сделать такие великие выводы из бедного, ничтожного своего времени <...> и которые говорят только о том, какие огромные выводы может сделать нынешний русский человек из нынешнего широкого времени, в которое нанесены итоги всех веков» (VI, 408), Гоголь связывал высокое предназначение России.

Когда остроумные догадки и сметливые предположения чиновников о том, кто такой Чичиков (тут и «миллионщик», и «делатель фальшивых ассигнаций», и капитан Копейкин), доходят до смешного - Чичиков объявляется переодетым Напо-леоном, - автор как бы берет под защиту своих героев. «И во всемирной летописи человечества много есть целых столетий, которые, казалось бы, вычеркнул и уничтожил как ненужные. Много совершилось в мире заблуждений, которых бы, казалось, теперь не сделал и ребенок» (VI, 210). Принцип противопоставления «своего» и «чужого», отчетливо ощутимый с первой и до последней страницы «Мертвых душ», выдержан автором и в противопоставлении русского заднего ума ошибкам и заблуждениям всего человечества. Возможности, заложенные в этом «пословичном» свойстве русского ума, должны были раскрыться, по мысли Гоголя, в последующих томах поэмы.

Идейно-композиционная роль данной поговорки в гоголевском замысле помогает понять и смысл «Повести о капитане Копейкине», без которой автор не мыслил себе поэмы.

Повесть существует в трех основных редакциях. Канонической считается вторая, не пропущенная цензурой, которая и печатается в тексте поэмы во всех современных изданиях. Первоначальная редакция отличается от последующих прежде всего своим финалом, где рассказывается о разбойничьих похождениях Копейкина, его бегстве за границу и письме оттуда Государю с объяснением мотивов своих поступков. В двух других вариантах Повести Гоголь ограничился лишь намеком, что капитан Копейкин стал атаманом шайки разбойников. Возможно, писатель предчувствовал цензурные затруднения . Но не цензура, думается, была причиной отказа от первой редакции. В своем первоначальном виде Повесть хотя и проясняла главную мысль автора, тем не менее не вполне отвечала идейно-художественному замыслу поэмы.

Во всех трех известных редакциях Повести сразу же после пояснения, кто такой капитан Копейкин, следует указание на главное обстоятельство, вынудившее Копейкина самому добывать себе средства: «Ну, тогда еще не сделано было насчет раненых никаких, знаете, эдаких распоряжений; этот какой-нибудь инвалидный капитал был уже заведен, можете представить себе, в некотором роде, гораздо после» (VI, 200). Таким образом, инвалидный капитал, обеспечивавший раненых, был учрежден, да только уже после того, как капитан Копейкин сам нашел себе средства. Причем, как это следует из первоначальной редакции, средства эти он берет из «казенного кармана». Шайка разбойников, которой предводительствует Копейкин, воюет исключительно с казной. «По дорогам никакого проезда нет, и все это собственно, так сказать, устремлено на одно только казенное. Если проезжающий по какой-нибудь своей надобности - ну, спросят только: „зачем?“ - да и ступай своей дорогой. А как только какой-нибудь фураж казенный, провиант или деньги - словом, все что носит, так сказать, имя казны - спуска никакого!» (VI, 829).

Видя «упущение» с Копейкиным, Государь «издал строжайшее предписание составить комитет исключительно с тем, чтобы заняться улучшением участи всех, то есть раненых...» (VI, 830). Высшие государственные власти в России, и в первую очередь сам Государь, способны, по Гоголю, сделать правильные выводы, принять мудрое, справедливое решение, да вот только не сразу, а «опосля». Раненых обеспечили так, как ни в каких «других просвещенных государствах», но только тогда, когда гром уже грянул... Капитан Копейкин подался в разбойники не из-за черствости высоких государственных чинов, а из-за того, что так уже на Руси все устроено, задним умом крепки все, начиная с почтмейстера и Чичикова и кончая Государем.

Готовя рукопись к печати, Гоголь сосредоточивает внимание прежде всего на самой «ошибке», а не на ее «исправлении». Отказавшись от финала первоначальной редакции, он сохранил нужный ему смысл Повести, но изменил в ней акценты. В окончательном варианте крепость задним умом в соответствии с художественной концепцией первого тома представлена в своем негативном, иронически сниженном виде. Способность русского человека и после ошибки сделать необходимые выводы и исправиться должна была, по мысли Гоголя, в полной мере реализоваться в последующих томах.

В общем замысле поэмы сказалась причастность Гоголя к народной философии. Народная мудрость неоднозначна. Своей настоящей, подлинной жизнью пословица живет не в сборниках, а в живой народной речи. Смысл ее может меняться в зависимости от ситуации, в которой она употребляется. Подлинно народный характер гоголевской поэмы заключается не в том, что в ней обилие пословиц, а в том, что автор пользуется ими в соответствии с их бытованием в народе. Оценка писателем того или иного «свойства русской природы» всецело зависит от конкретной ситуации, в которой это «свойство» проявляется. Авторская ирония направлена не на само свойство, а на его реальное бытие.

Таким образом, нет оснований полагать, что, переделав Повесть, Гоголь пошел на какие-то существенные для себя уступке цензуре. Несомненно, что он и не стремился представить своего героя только как жертву несправедливости. Если «значительное лицо» (министр, генерал, начальник) в чем-либо и виновато перед капитаном Копейкиным, то лишь в том, как говорил Гоголь по другому поводу, не сумело «вникнуть хорошенько в его природу и его обстоятельства». Одной из отличительных особенностей поэтики писателя является резкая определенность характеров. Поступки и внешние действия гоголевских героев, обстоятельства, в которые они попадают, - есть лишь внешнее выражение их внутренней сущности, свойства натуры, склада характера. Когда Гоголь писал 10 апреля 1842 г. П. А. Плетневу, что характер Копейкина он «означил сильнее, так что теперь видно ясно, что он всему причиною сам и что с ним поступили хорошо» (слова эти почти буквально повторены в цитировавшемся письме А. В. Никитенко), то он имел в виду не коренную переработку образа в угоду цензурным требованиям, а усиление тех черт характера своего героя, которые были в нем изначально.

Образ капитана Копейкина, ставший, подобно другим гоголевским образам, нарицательным, прочно вошел в русскую литературу и публицистику. В характере его осмысления сложились две традиции: одна в творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина и Ф. М. Достоевского, другая - в либеральной печати. В щедринском цикле «Культурные люди» (1876) Копейкин предстает ограниченным помещиком из Залупска: «Недаром мой друг, капитан Копейкин, пишет: „Не езди в Залупск! у нас, брат, столько теперь поджарых да прожженных развелось - весь наш культурный клуб испакостили!“» . В резко отрицательном духе интерпретирует гоголевский образ и Ф. М. Достоевский. В «Дневнике писателя» за 1881 год Копейкин предстает как прообраз современных «карманных промышленников». «...Страшно развелось много капитанов Копейкиных, в бесчисленных видоизменениях <...> И все-то на казну и на общественное достояние зубы точат» .

С другой стороны, в либеральной печати существовала иная традиция - «сочувственного отношения к гоголевскому герою как к человеку, борющемуся за свое благополучие с равнодушной к его нуждам косной бюрократией» . Примечательно, что столь непохожие по своей идеологической ориентации писатели, как Салтыков-Щедрин и Достоевский, придерживавшиеся к тому же различной художественной манеры, в одном и том же негативном ключе интерпретируют образ гоголевского капитана Копейкина. Было бы неверным объяснять позицию писателей тем, что их художественное истолкование основывалось на смягченном по цензурным условиям варианте Повести , что Щедрину и Достоевскому была неизвестна ее первоначальная редакция, отличающаяся, по общему мнению исследователей, наибольшей социальной остротой. Еще в 1857 г. Н. Г. Чернышевский в рецензии на посмертное Собрание сочинений и писем Гоголя, изданное П. А. Кулишом, полностью перепечатал впервые опубликованное тогда окончание Повести, заключив его следующими словами: «Да, как бы то ни было, а великого ума и высокой натуры был тот, кто первый представил нас нам в настоящем нашем виде...» .

Дело, по всей видимости, в другом. Щедрин и Достоевский почувствовали в гоголевском Копейкине те нюансы и особенности его характера, которые ускользали от других, и, как это не раз бывало в их творчестве, «выпрямили» образ, заострили его черты. Возможность подобной интерпретации образа капитана Копейкина заключается, несомненно, в нем самом.

Итак, рассказанная почтмейстером «Повесть о капитане Копейкине», наглядно демонстрирующая пословицу «Русский человек задним умом крепок», естественно и органично вводила ее в повествование. Неожиданной сменой повествовательной манеры Гоголь заставляет читателя как бы споткнуться на этом эпизоде, задержать на нем внимание, тем самым давая понять, что именно здесь - ключ к пониманию поэмы.

Гоголевский способ создания характеров и картин в данном случае перекликается со словами Л. Н. Толстого, также высоко ценившего русские пословицы, и, в частности, сборники И. М. Снегирева. Толстой намеревался написать повесть, используя пословицу как ее зерно. Об этом он рассказывает, например, в очерке «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?»: «Давно уже чтение сборника пословиц Снегирева составляет для меня одно из любимых - не занятий, но наслаждений. На каждую пословицу мне представляются лица из народа и их столкновения в смысле пословицы. В числе неосуществимых мечтаний мне всегда представлялся ряд не то повестей, не то картин, написанных на пословицы» .

Художественное своеобразие «Повести о капитане Копейкине», этой, по словам почтмейстера, «в некотором роде целой поэмы», помогает уяснить и эстетическую природу «Мертвых душ». Создавая свое творение - поэму подлинно народную и глубоко национальную, - Гоголь опирался на традиции народнопоэтической культуры.

Повесть «Повесть о капитане Копейкине» Гоголя является вставным эпизодом в поэме Мертвые души». Стоит отметить, что данная повесть не связана с основной сюжетной линией поэмы, и является самостоятельным произведением, благодаря которому автору удалось раскрыть бездушность бюрократического аппарата.

Для лучшей подготовки к уроку литературы рекомендуем читать онлайн краткое содержание «Повесть о капитане Копейкине». Также пересказ будет полезен и для читательского дневника.

Главные герои

Капитан Копейкин – бравый солдат, участник сражений с наполеоновской армией, инвалид, настойчивый и смекалистый мужчина.

Другие персонажи

Почмейстер – рассказчик, повествующий чиновникам историю о капитане Копейкине.

Генерал-аншеф – начальник временной комиссии, сухой, деловитый человек.

Городские чиновники собираются в доме губернатора, чтобы на совещании решить, кем же на самом деле является Чичиков, и для чего ему нужны мертвые души. Почмейстер выдвигает интересную гипотезу, согласно которой Чичиков – ни кто иной, как капитан Копейкин, и принимается за увлекательный рассказ об этом человеке.

Капитану Копейкину довелось участвовать в кампании 1812 года, и в одном из сражений ему « оторвало руку и ногу ». Он прекрасно осознает, что « нужно работать бы, только рука-то у него, понимаете, левая », а остаться на иждивении старика-отца также невозможно – тот сам едва сводит концы с концами.

Искалеченный солдат решает отправиться в Петербург, « чтобы хлопотать по начальству, не будет ли какого вспоможенья ». Город на Неве впечатляет Копейкина до глубины души своей красотой, но снимать угол в столице очень дорого, и он понимает, что « заживаться нечего ».

Солдат узнает, что « высшего начальства нет теперь в столице », и нужно обратиться за помощью к временной комиссии. В прекрасном особняке, где начальство принимает просителей, собирается много « народу – как бобов на тарелке ». Прождав четыре часа, Копейкин, наконец, получает возможность поведать о своей беде генерал-аншефу. Тот видит, что « человек на деревяшке и правый рукав пустой пристегнут к мундиру » и предлагает явиться спустя несколько дней.

Радости Копейкина нет предела – « ну, думает, дело сделано ». В приподнятом настроении он идет пообедать и « выпить рюмку водки », а вечером направляется в театр – « одним словом, кутнул во всю лопатку ».

Спустя несколько дней солдат вновь приходит к начальнику в комиссию. Он напоминает о своем прошении, но тот не может решить его вопрос « без разрешения высшего начальства» . Необходимо дождаться приезда господина министра из-за границы, поскольку только тогда комиссия получит четкие указания относительно раненых на войне. Начальник дает немного денег солдату, чтобы тот смог продержаться в столице, но тот рассчитывал не на такую мизерную сумму.

Копейкин выходит из ведомства в подавленном настроении, чувствуя себя, « как пудель, которого повар облил водой ». Деньги у него на исходе, жить не на что, а соблазнов в большом городе невероятное множество. Каждый раз, проходя мимо модного ресторана или лавки с деликатесами, он испытывает сильнейшее мучение – « слюнки текут, а он жди ».

От горькой безысходности приходит Копейкин в комиссию в третий раз. Он настойчиво требует решения своего вопроса, на что генерал советует дожидаться приезда министра. Разъяренный Копейкин поднимает в ведомстве настоящий бунт, и начальник вынужден « прибегнуть, относительно так сказать, к мерам строгости » – солдата отправляют на место жительства.

В сопровождении фельдъегеря Копейкина увозят в неизвестном направлении. По дороге несчастный калека размышляет о том, как заработать себе на кусок хлеба, раз государю и отечеству он более не нужен.

Вести о капитане Копейкине могли бы кануть в Лету, если бы спустя два месяца в округе не поползли слухи о появлении разбойничьей шайки, атаманом которой стал главный герой…

Заключение

В центре произведения Гоголя – взаимоотношения «маленького человека» и бездушной бюрократической машины, покалечившей немало судеб. Желая жить честно и получать заслуженную пенсию, герой вынужден встать на преступную тропу, чтобы не умереть с голода.

После ознакомления с кратким пересказом «Повесть о капитане Копейкине» рекомендуем прочесть произведение Гоголя полностью.

Тест по повести

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.6 . Всего получено оценок: 420.

На совещании, где городские чиновники пытаются угадать, кто такой на самом деле Чичиков, почтмейстер выдвигает гипотезу, что он – капитан Копейкин, и рассказывает историю этого последнего.

Капитан Копейкин участвовал в кампании 1812 года и в одном из боёв с французами лишился руки и ноги. Не в силах с таким тяжким увечьем найти пропитание он отправился в Петербург просить милости государя. В столице Копейкину подсказали, что в великолепном доме на Дворцовой набережной заседает высшая комиссия по подобным делам во главе с неким генерал-аншефом.

Копейкин явился туда на своей деревянной ноге и, прижавшись в уголку, ждал выхода вельможи посреди других просителей, которых было много, как «бобов на тарелке». Генерал вскоре вышел и стал, подходя ко всем, спрашивать, зачем кто пришёл. Копейкин рассказал, что, проливая кровь за отечество, был изувечен и теперь не может обеспечить сам себя. Вельможа на первый раз отнёсся к нему благосклонно и велел «понаведаться на днях».

Иллюстрации к «Повести о капитане Копейкине»

Дня через три-четыре капитан вновь явился к вельможе, полагая, что получит документы на пенсию. Однако министр сказал, что вопрос нельзя решить так скоро, ибо государь с войсками ещё за границей , и распоряжения о раненых последуют лишь после его возвращения в Россию. Копейкин вышел в страшной горести: у него уже совсем кончались деньги.

Не зная, как быть дальше, капитан решил идти к вельможе в третий раз. Генерал, увидев его, вновь посоветовал «вооружиться терпением» и ожидать приезда государя. Копейкин стал говорить, что по крайней нужде у него нет возможности ждать. Вельможа в досаде отошёл от него, а капитан крикнул: не уйду с этого места, пока мне не дадут резолюцию. Генерал заявил тогда, что если Копейкину дорого жить в столице, то он вышлет его за казённый счёт. Капитана посадили в тележку с фельдъегерем и повезли, неизвестно куда. Слухи о нём на время прекратились, однако не прошло и двух месяцев, как в рязанских делах появилась шайка разбойников, и её атаманом был не кто другой…

На этом рассказ почтмейстера в «Мертвых душах» обрывается: полицмейстер поставил ему на вид, что Чичиков, у которого целы обе руки и обе ноги, никак не может быть Копейкиным. Почтмейстер хлопнул рукой по лбу, публично назвал себя телятиной и признал свою ошибку.

Короткая «Повесть о капитане Копейкине» почти не связана с основным сюжетом «Мертвых душ» и производит даже впечатление маловажного инородного вкрапления. Однако известно, что Гоголь придавал ей весьма большое значение. Он сильно переживал, когда первый вариант «Капитана Копейкина» не был пропущен цензурой, и говорил: «Повесть» – «одно из лучших мест в поэме, и без неё – прореха, которой я ничем не в силах залатать».

Первоначально «Повесть о Копейкине» была длиннее. В продолжении её Гоголь описывал, как капитан со своей шайкой грабил в рязанских лесах только казённые экипажи, не трогая частных лиц, и как после многих разбойничьих подвигов уехал в Париж, послав оттуда письмо царю с просьбой не преследовать сотоварищей. Литературоведы до сих спорят, почему Гоголь считал «Повесть о капитане Копейкине» весьма весомой для «Мертвых душ» в целом. Возможно, она имела непосредственное отношение ко второй и третьей частям поэмы, которые писатель не успел завершить.

Прообразом прогнавшего Копейкина министра, скорее всего, послужил известный временщик